Руперт украдкой взглянул на капитана Бесли и увидел, что лицо того приобрело творожный оттенок, челюсть отвисла, а глаза буквально вылезли на лоб.

– А о юной Марте Хоудин, певшей в церковном хоре – что ты скажешь? – продолжал тот же голос.

Теперь засмеялось уже несколько человек. Хозяйка салона в замешательстве уставилась на говорящий аппарат. Но ее замешательство было ничто по сравнению с растерянностью капитана: челюсть его отвисла еще сильнее, а лицо сменило цвет с бледного на зеленоватый.

– Назови по имени того человека, у которого так некстати туз в рукаве затесался! – произнесла жестяная воронка. – Не помнишь, где это было? В Пешаваре, в офицерском клубе, во время игры с артиллеристами! Кто из-за этого чуть не попал под суд офицерской чести? Кому пообещали замять результаты следствия лишь при условии, что он…

– Господи Боже! – воскликнула миссис Эсдайл. – Да что за ерунду несет этот аппарат?! Он явно неисправен. Руперт, мальчик мой, останови эту… эту штуку: то, что она нам читает – совершенно точно не лекция профессора Стэндертона. Прошу прощения у всех присутствующих! А… а где наш общий друг капитан Бесли?

– Кажется, ему стало плохо! – встревоженно произнесла Роза. – Он вышел в сад.

– Не вышел, а прямо-таки выбежал! – уточнил Руперт, кивнув на оставшуюся распахнутой входную дверь. – И, как вижу, в саду не остановился. Вон он несется по улице со всех ног прочь от нашего дома. Да, не похоже, чтобы он намеревался вернуться… Но, мама: извиниться перед присутствующими должен я, а не ты. Кажется, я вставил неправильный валик. Полагаю, лекция профессора – вот на этом.

Роза Эсдайл сейчас зовется Роза Старз. Она счастлива в браке, разделяет интересы своего мужа, гордится его интеллектом и постоянно растущей известностью (полагаю, даже вы, уважаемый читатель, слышали о профессоре Старзе: ведь он – один из самых выдающихся ученых в своей области). Лишь иногда Роза вспоминает взгляд ярко-васильковых глаз капитана Бесли, а также пышное великолепие его усов – однако даже в этих случаях она ощущает скорее не тоску, а обиду. Ей так и не удалось найти объяснения тому, по какой причине капитан столь внезапно и навсегда покинул ее в тот самый день, когда она впервые назвала его Чарльзом.

Одинокий коттедж в Гемпшире

Джон Рэнтер, бывший владелец паба «Битва при Деттингене» в Саутгемптоне [55] , был не из тех людей, с кем хочется дружить, но еще меньше хотелось враждовать с ним. Телом он был высок и силен, душою темен и угрюм, и за те пятьдесят два года, что пролетели над головою Джона, ничто не смягчило его характер и не умерило страсти. Возможно, неудачи, которые преследовали его всю жизнь, никак не были связаны с суровым характером, но многие сложности он, несомненно, создавал себе сам, будучи гневлив и неуступчив. Еще подростком Джон поссорился со своими родителями и покинул их. Заработав достаточно, чтобы как-то утвердиться в этом мире, он влюбился, увлекшись симпатичным личиком, и вступил в брак с робкой, бесхарактерной женщиной, которая стала ему скорее обузой, чем помощницей. Плодом этого союза стал единственный сын; но однажды Джон Рэнтер избил мальчика до полусмерти за какую-то незначительную провинность, и тот, сбежав из дому, поступил служить кают-юнгой на корабль. Так он попал в Новый Свет, а через некоторое время стало известно, что Джек утонул при ужасном крушении «Королевы Запада» [56] . С того времени хозяин паба стал быстро сдавать позиции. Он отпугивал посетителей своей необщительностью, а порой и оскорблял их, и люди перестали ходить в «Битву при Деттингене», пока наконец он не был вынужден отделаться от заведения. Получив за него довольно скудную сумму, он приобрел домишко над дорогой, ведущей из Портсмута в Саутгемптон, примерно в трех милях от последнего, и там вместе с женой повел унылое существование мизантропа.

Коттедж, где он поселился, имел голые кирпичные стены и высокую, нависающую над стенами тростниковую крышу. Из-под нее окошки с мелким переплетом словно окидывали прохожих хмурым взглядом. Странные истории рассказывали об этом одиноком жилище. Возчики в придорожных трактирах толковали о темнолицем мужчине с подернутыми сединой волосами, который дни напролет просиживал в маленьком садике, примыкающем к дороге, и о бледном лице, застывшей маске бесконечного долготерпения, изредка мелькавшей в щели приоткрытой двери. Рассказывали и вещи похуже – о сердитых выкриках, о глухих звуках ударов и воплях испуганной женщины. Если ночь настигала проезжих поблизости от деревянной калитки этого зловещего дома, они и не думали дать отдых лошадям, как бы те ни устали, а наоборот, нахлестывали их, заставляя перейти на рысь.

Одним прекрасным осенним вечером Джон Рэнтер, опираясь локтями на эту самую калитку, задумчиво попыхивал своей черной глиняной трубкой. Он погрузился в мысли о будущем. Оставаться ли ему в нынешнем положении, или попытаться что-то улучшить, пустив в ход все сбережения, какие есть? Его теперешняя жизнь, пусть весьма скромная, все-таки была обеспеченной. Если он отважится на новое предприятие, может потерять все. Однако, с другой стороны, Джон по-прежнему ощущал в себе энергию молодости и знал, что сумеет заняться, чем захочет. Если бы его сын, пропавший пятнадцать лет назад, остался в живых, – подумалось ему, – он бы теперь мог пригодиться в хозяйстве. Смутная тоска по удовольствиям, доступным в более счастливые дни, одолела Рэнтера. Грустные мысли все еще ворочались в его мозгу, когда, случайно взглянув на дорогу, он заметил человека в длинном сером пальто, шагавшего по дороге со стороны Саутгемптона. Его фигура отчетливо вырисовывалась на фоне закатного неба.

Самые разные пешеходы сновали мимо дверей Джона Рэнтера каждый день, и все же этот путник почему-то особенно привлек его внимание. Это был высокий, отлично сложенный молодой парень, с усами цвета соломы и загорелым обветренным лицом. На нем была странная шляпа из тонкого фетра с опущенными полями. Возможно, именно она, в сочетании с серым пальто, и заставила бывшего владельца паба приглядеться к нему.

Через плечо незнакомца была перекинута большая черная сумка на широкой лямке, какие обычно носят букмекеры во время конных состязаний. Неудивительно, что по первому впечатлению Джон Рэнтер причислил его к азартному братству.

Приблизившись к калитке, парень замедлил шаг и нерешительно огляделся, потом остановился и обратился к Джону. В голосе его звучали странные металлические нотки:

– Послушай, приятель, верно ли я понимаю, что доберусь до Портсмута к утру, если буду идти всю ночь?

– Пожалуй, что так, – ответил Рэнтер неприветливо, передразнивая выговор и интонации незнакомца. – Да ты только начал.

– Вот черт, неудачно как складывается! – сказал путник с досадой. – Лучше бы я остался в Саутгемптоне на ночь, да не хотелось идти в гостиницу. Не думал, что так проведу первую ночку на бывшей родине!

– И чего ж ты не решился зайти в гостиницу? – поинтересовался Джон Рэнтер.

Незнакомец многозначительно подмигнул Джону:

– А того, что от трактирщика до вора путь недалек. Во всяком случае, так бывает в Калюфорнии [57] , а люди, по-моему, всюду одинаковы. Когда при мне что-то ценное, я гостиницы за версту обхожу.

«Ага, у тебя с собой что-то ценное, вот оно как?» – подумал старый мизантроп и постарался придать своей угрюмой физиономии как можно более добродушный вид, одновременно краешком глаза поглядывая на черную кожаную сумку.

– Понимаешь, вышло вот как, – доверчиво объяснил молодой человек. – Я был на приисках, сперва в Неваде, потом в Калюфорнии, кой-чего накопал, и богато накопал, ей-ей! Когда скопил достаточно, надумал съездить домой, на «Мари-Роз» из Фриско до Саутгемптона. И вот нынче в три часа она причалила, но эти акулы-таможенники продержали нас на борту аж до пяти. Как сошел я на берег, так сразу и отправился в Портсмут, у меня там были дружки когда-то. Да вот, сам видишь, не рассчитал, сколько топать придется. Ну и еще, с этой моей сумкой не стоит тащиться впотьмах и в одиночку.